Лайон Де Камп - Башня Занида [Авт.сборник]

Рыцарь тоже вежливо посмеялся, хотя ему вовсе не хотелось этого. Он чувствовал себя взбудораженным, но это было какое-то особое, непривычное возбуждение, которого он прежде никогда не испытывал.

— Похоже, я просто создан для политики, — сказал он. — Черт возьми, каким же невежественным снобом я был! Наверное, сегодня в последний раз надел доспехи. — Он с нежностью похлопал ладонью кленовый лист, выгравированный на нагрудной пластине. — Боюсь, отцу совсем не понравится моя новая программа. Я словно уже слышу его едкие замечания по поводу тех, кто предает свой класс. Но тут уж ничего не поделаешь.

— Ты поедешь на Поле Джонсе?

— Да. Знаешь, моя заплатка на боку уже почти заросла, хотя поверх нее наклеено столько пластыря, что в нем застрянет даже стрела из сверхмощного арбалета. Несладко мне придется, когда настанет время этот пластырь отдирать.

«Ну ладно, — подумал он, — пора и честь знать. Продолжая стоять здесь и болтать ерунду, я только травлю себе душу».

— Думаю, ты мог бы поехать на циклете прыгунов.

— Нет уж, спасибо. До тех пор, пока не научусь управлять этой штукой сам, не стану рисковать собственной шеей из-за молодого бездельника, который уселся за рычаги такой машины только потому, что один раз видел, как это делают другие.

Пора было идти. Но едва он открыл рот, чтобы окончательно попрощаться, как Салли Миттен спросила:

— Как думаешь, ты будешь появляться в Нью-Йорке?

— Конечно. И довольно часто. Ведь я стану политиком.

— Придешь меня повидать?

— Ну… я думаю… наверное, да.

— Можешь и не приходить, если не хочется!

— Нет, я очень хочу. Ты нужна мне больше, чем рыбе нужна вода. Но… видишь ли… в общем, мне кажется… наверно, вы с мсье Ледьяром сами не захотите видеться со мной…

Салли Миттен озадаченно взглянула на сэра Ховарда, а потом расхохоталась.

— Ховард, ты все-таки удивительный болван! У Этьена во Франции милая жена и четверо ребятишек. Он очень предан своей семье. Как только появлялась возможность, он часами рассказывал мне о них. Этьен замечательный парень, для друга он готов пожертвовать последней рубашкой, но Боже, как он мне надоел своими россказнями о дражайшей малютке Жозетте, о восхитительном маленьком Рене, о неповторимой умнице Мамзель, — настоящем чудо-ребенке! Но сильнее всего он доставал меня последние несколько недель в лагере. Все время я только и мечтала, чтобы ты вмешался и прервал его многословные восторги, но ты ни разу этого не сделал!

— Но… но я… Я даже не мог себе представить!

— И ты действительно собирался по этому поводу проститься со мной навсегда? А ведь каждый осенний кленовый лист заставлял меня думать о тебе!

— Ну… раз так… тогда я, конечно, приеду в Нью-Йорк. Боже, какие глупости я говорю! Я думал уехать отсюда через пару недель, но теперь… Черт с ним! Где я могу взять билет на ваше судно? Хотя билетная касса есть прямо в отеле. Надеюсь, они перевозят лошадей. Впрочем, они в любом случае возьмут Пола Джонса, даже если для этого мне придется тайком протащить его на борт в дорожном чемодане! Я вижу, мне придется наверстывать упущенное. Однажды ты сказала, Салли, что у меня неплохие мозги. Конечно, я не такой гений, как твой дядюшка Хоумер. Но полагаю, у меня хватит ума не совершать одну и ту же ошибку дважды. Скажу больше, я уже сейчас вижу, как мы можем должным образом отомстить нашему другу Ледьяру.

— Что ты имеешь в виду, Ховард? Ведь бедный француз ничего плохого не сделал…

— Да нет. Он отличный парень, и всякое такое. Но однажды, — сэр Ховард зловеще ухмыльнулся, — я испытаю огромное удовольствие, загнав его в какой-нибудь угол, чтобы отплатить той же монетой: скормить ему там лошадиную порцию наших семейных воспоминаний.

Зубы инспектора

(Перевод Н. Берденникова)

Менеджер Межпланетного Совета Чагас, ожидая визита Озирианского посла, мысленно репетировал быстрое рукопожатие и стеклянную улыбку. Первый помощник менеджера By курил одну сигарету за другой, а министр внешних сношений Эванс, подправлял ногти пилкой. Звук пилки немного раздражал Чагаса, но он не подавал виду — невозмутимость была одной из тех черт характера, за которые ему платили деньги. Мягкий свет отражался от серебряных шапочек, венчавших бритые черепа всех троих.

— Буду очень рад, когда смогу отрастить волосы как цивилизованный человек, — нарушил молчание Чагас.

— Дорогой Чагас, — заметил Ву, — при вашей густоте волос никто не заметит разницы.

Эванс отложил пилку и сказал:

— Господа, всего сто лет назад, когда я был ребенком, я просто мечтал стать участником великого исторического события. А сейчас я чувствую себя странно — я не стал Наполеоном или Цезарем, остался все тем же Джефферсоном Эвансом. — Он внимательно рассматривал ногти. — Жаль, что мы так мало знаем об особенностях характера озирианцев…

— Умоляю, не начинайте этой неопаретанской болтовни о том, что озирианцы руководствуются только чувствами, — прервал его Ву. — И нам будто бы необходимо только догадаться, на каком из чувств сыграть, нажать определенную кнопку. Озирианцы — рациональный народ. Иначе и быть не может, они же изобрели межзвездное сообщение независимо от нас. Поэтому они будут руководствоваться только экономическими интересами.

— Неомарксистская демагогия! — отрезал Эванс. — Конечно, они рациональны, но сентиментальны и своенравны, как люди, Нет никаких противоречий…

— Но они есть! — закричал By. — Окружающая среда формирует человека, а не наоборот.

— Умоляю, успокойтесь, — взмолился Чагас. — Не следует накачивать организм адреналином в процессе теоретической дискуссии. Слава Богу, я обычный человек, который стремится хорошо выполнить свою работу и равнодушен к социологическим теориям. Если озирианцы примут наши условия, Альтинг[77] ратифицирует договор, и Межпланетный Совет будет поддерживать мир. Если же они станут настаивать на условиях, на которых, как мы знаем, Они имеют право настаивать, Альтинг не ратифицирует договор. И тогда мы получим великое множество суверенных систем и повторим историю бедной Земли с самого начала.

— Вы напрашиваетесь на неприятности, шеф, — возразил Ву. — Между нашей системой и Проционом[78] не существует серьезных разногласий. Даже если бы они были, экономически невыгодно вести войну на таком расстоянии, несмотря на то, что у озирианцев капиталистический строй, как в стране нашего Эванса…

— Ты считаешь, что войны возникают только по экономическим причинам? — спросил Эванс. — А ты когда-нибудь слышал о Крестовых походах? Или о войне, разгоревшейся из-за одной-единственной свиньи?